— Нет, — твердо ответил Ыц-Тойбол. — Будем выбрасывать. Бросать будешь ты.
— То есть как — удался? — спросил брюл-брюл. — Когда успел?
— Что за эксперимент? — поинтересовался воин.
— Я ведь говорил, — с досадой отмахнулся Тып-Ойжон. — Я пытался разрешить проблему перемещения в пространстве…
— Э… да… вы, кажется, сжигали звук? — Дол-Бярды со всем уважением воззрился на ученого спутника.
— Нет же, — вскричал мудрец-практик. — Все совсем не так. Я не экспериментирую со скоростью, это уже вчерашний день. Я решил, что нужно преобразовать пространство.
…Пространство, решил про себя Тып-Ойжон, это шар. Потому что направлено во все стороны. Хм, а под ногами? — задал он себе резонный контр-вопрос, и после сам же на него ответил: если выкопать яму — то и под ногами тоже. Задумавшись еще больше, Тып-Ойжон попытался найти еще какой-нибудь довод против выдвинутой гипотезы, но не придумал. Значит, решил он, я прав: пространство — это шар, и он вокруг.
Конечность пространства неоспорима, двинулась дальше научная мысль. Ой ли? — ехидно спросил себя мудрец. По большому счету — да, последовал ответ. Потому что я сейчас нахожусь в замкнутом пространстве комнаты, и оно имеет строго определенные границы. Этому нас и философы учат, и Патриархи: знай меру. Если мы измеряем пространство, значит, оно имеет меру, а что меру имеет, то меру и знает. Пространство меру имеет и знает, значит, я прав. На подобное умозаключение возразить было совсем невозможно, и та часть Тып-Ойжона, которая всегда сомневалась, промолчала.
В момент возникновения смелой научной мысли мудрецу до зарезу требовался умный собеседник, но на тот момент, когда Тып-Ойжон впервые задумался над сущностью пространства, собеседника под рукой почему-то не оказалось, а что толку разговаривать с собой, когда все равно убедишь?
Словом, в итоге мудрец-практик пришел к выводу, что единственное неоспоримое свойство, присущее пространству — это перспектива. То есть чем дальше предмет, тем он кажется меньше. Если победить перспективу, значит, будет побеждено и пространство.
Теперь оставались сущие пустяки — победить перспективу. Что мудрец не задумываясь и сделал, рассуждая примерно следующим образом: всем известно, что у страха глаза велики, то есть чем более отдаленной и абстрактной является опасность, тем страшнее и глобальнее она кажется. Из этого следует, что на страх законы перспективы не распространяются. Материализовав страх в чистом виде, мы получим модель чего-то, что не зависит от пространства.
Тып-Ойжон намешал в мензурках все имеющиеся в его распоряжении реактивы и опрокинул в клюв, закусив только что пойманной на улице молодой сикараськой. В брюхе зловеще заклокотало, нутро зловонно рыкнуло.
Как жить хочется, меланхолично подумал он, когда внутренний мир оказался на грани катастрофы. Еще хотелось забросить эти идиотские опыты, не связываться с пространством, а тихо и мирно покуривать балданаки где-нибудь в «Веселых сикараськах», но никак уж ни в душной захламленной лаборатории. Вскоре жжение и общее недомогание достигли своего апогея, и мудрец по-настоящему испугался смерти. Пальцы крыльев почти ничего не ощущали, клюв вообще казался абсолютно чужим и странным, из ноздрей вспухали, взлетали в воздух и лопались наполненные зеленоватым туманом пузыри соплей. И Тып-Ойжон подумал, что теперь, наверное, уже точно — все, окончательный ёк.
Именно в этот момент организм спас хозяина — фонтан рвотных масс обрушился в сосуд для омовения хвоста и других конечностей, который Тып-Ойжон приготовил именно для такого случая. Мудрец сделал себе промывание желудка, прополоскал клюв, а после с живейшим интересом принялся исследовать содержимое сосуда, как будто только что не клялся себе, что ну ее подальше, эту науку в частности и Многия Знания вообще.
Сикараська, использованная в качестве закуски, под воздействием реактивов практически полностью переварилась. Кое-что, правда, осталось, и теперь эти фрагменты мудрец аккуратно вылавливал с помощью пинцета. Часть глазного яблока, веко с ресницами, половинка клешни и еще какие-то незначительные детальки. Все это Тып-Ойжон безжалостно порубил на мелкие части и присыпал тинной трухой.
Надо сказать, что эксперимент этот был смелой научной догадкой и беспрецедентным прорывом никто не знает куда. Давным-давно Тып-Ойжон обратил внимание, что если сикараське оторвать ногу, то вырастет новая. Но никто еще не проверял: вырастет ли у ноги новая сикараська? На самом деле эксперимент с ногой Тып-Ойжон уже провел, и в чулане у него топтались уже две ноги с нижней половиной туловища — точная копия ног и туловища нашего мудреца. Верхняя часть еще не наросла.
Теперь же в распоряжении Тып-Ойжона имелся совершенно уникальный материал: эти частички восстановятся в готовых сикарасек, но новые сикараськи будут уже наполовину состоять из его страха, а значит издалека они будут казаться больше, чем есть на самом деле. Тогда можно будет вплотную заняться изучением свойств измененного пространства.
В том, что пространство изменится, Тып-Ойжон не сомневался ни на мгновение. И оказался, к своему глубокому сожалению, абсолютно прав.
Вскоре бежать стало невмоготу и Раздолбаи свалились, обессиленные, в траву.
— Слышь, бич? — спросил Старое Копыто. — Ты еще торчишь?
— Ы-ы, — помотал головой Торчок, и бородавка безвольно повисла у него меж глаз. — Чача закончилась.
— Какая чача? — насторожился Желторот. — Ты что, стырил чачу у того бича? Да нас за такие дела сожрут в ближайшей подворотне.
Старое Копыто в надежде осмотрел равнины. Никаких подворотен вблизи не оказалось. Зато треть неба по прежнему занимал офигительный глюк.
— Нет, — покачал головой Старое Копыто, — нас сожрут прямо здесь. Вон та хрень, которую Торчок видит.
Желторота тут же осенило.
— Слушай, так это же Торчок виноват: увидал эту хрень под чачей, а она теперь нас сожрет.
— И че? — не понял Старое Копыто.
— Ну… Он во всем виноват. Пусть его и жрут.
— Точно, — обрадовался Старое Копыто. — А мы тут вообще не при делах.
Они схватили безвольного после чачи Торчка и поволокли по направлению к глюку.
Жертвоприношение, однако, непредвиденно затянулось. По какой-то непонятной причине глюк не желал приближаться, и даже наоборот: чем дольше шли Раздолбаи, тем дальше он становился; к тому же Торчок пришел в себя и вырывался. В конце концов Старое Копыто не на шутку обиделся:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
